Жаклин всегда бывала занята — торговала сувенирами в маленьком магазинчике на площади, работала горничной в отеле, маникюршей в парикмахерской. А вечерами стирала, штопала, гладила. К моменту рождения Амели мать уже наигралась в любовь, и мужчины в их доме появлялись редко. Она охотно любезничала с туристами («исключительно для пользы дела»), была мила с соседями, но особых надежд на замужество не питала.

Воспитанием младших занималась Лили — она была и нянькой, и кухаркой. А когда дома было нечего есть, Лили брала Амели на руки и шла с ней на площадь — туда, где всегда сновали толпы туристов. Когда белокурая крошка с голодным видом слонялась между столиками уличного кафе, не подать ей евро или не накормить обедом мог разве что самый жестокосердный человек.

Впрочем, о семействе Бушар так или иначе заботилась вся коммуна Эстен. А как могло быть иначе, если у Амели был знак дракона? О том, что знаков было два, предпочитали не думать. Не их умов это было дело.

— Ты испугалась, когда увидела моих драконов? Или обрадовалась? Ну, хоть какие-то чувства ты должна была тогда испытать?

Амели почти кричала. Жаклин снова потянулась к сигарете, но передумала.

— Я знала, что у тебя будет знак — иначе этот напыщенный осел Паскаль Вилар не примчался бы принимать у меня роды в новогоднюю ночь, — она хихикнула. — Представляю, каково было нашим кумушкам принять тот факт, что девочка с драконами появилась на свет именно в нашем доме. Видела бы ты, какой вид они сделали, когда я сказала, что в графе «отец» в твоем свидетельстве о рождении будет стоять прочерк! Кажется, раньше такие девочки, как ты, рождались только в почтенных семействах.

— А моего отца ты любила? — Амели даже забыла про обиду. — Или он ничего не значил для тебя?

Они сидели на диване рядом, и шершавая ладонь Жаклин гладила бронзовую от загара руку дочери.

— Он был очень красив. Высокий, с голубыми глазами и золотыми кудрями. А любить… Нет, не любила. Но была увлечена. Он предложил мне позировать для его картины, и мне это польстило. Лето, цветущий луг и молодой красавец с мольбертом. Кто бы смог устоять?

Все эти романтические бредни ничуть не тронули Амели. Ее интересовала практическая сторона вопроса.

— Тебе тогда было за тридцать. Ты не знала, что уже изобрели презерватив?

Жаклин хрипло засмеялась.

— Хорошо, что ты уже об этом знаешь! Ты осуждаешь меня? Зря. Это случилось только раз, когда картина была почти закончена. И если ты думаешь, что я отправлялась на очередной сеанс, намереваясь затащить в постель мальчика, который был моложе меня не десять лет, то ты ошибаешься. На следующий день он собирался возвращаться в Париж, мы выпили по этому поводу хорошего вина (до сих пор помню, что это было «Шато Лагранж»), и всё случилось само собой.

Мать надолго замолчала, погрузившись в воспоминания, и Амели не торопила ее.

— Зачем ты вернулась? — Жаклин выдохнула это почти со злостью. — Я думала, ты понимаешь, что в Париже тебе будет лучше. Я хотела, чтобы ты увидела, что за пределами нашего болота тоже есть жизнь. Я хотела, чтобы эти кумушки — и Бригитта, и Валери, и старуха Дюпре — подавились своей желчью, узнав, что я отпустила тебя из Эстена. А ты вернулась…

И столько боли и разочарования было сейчас в голосе матери, что у Амели тревожно сжалось сердце. А Жаклин резко поднялась, сгребла белье и пошла в подвал, где у них стояла стиральная машина.

Амели с трудом вспомнила, что обещала Фернану экскурсию по деревне. Вернулась в спальню и в дополнение к короткой юбке в шкафу Доминики отыскала более-менее подходящую блузку. Покрутилась перед зеркалом. В свой последний день в Эстене ей хотелось выглядеть особенно красивой. А дальше — Париж или замшелая пещера? У нее была еще ночь на раздумья.

Одежда сестры сидела на ней довольно неплохо. Не хватало только сережек в ушах. Свои она оставила в Париже. Специально не взяла в Ниццу ничего из своих скромных украшений — надеялась, что Эрик подарит ей новые. Наивная дура!

Она проскользнула в комнату матери, выдвинула ящик комода, где стояла шкатулка с бижутерией. Жаклин, как сорока, любила все блестящее. Вот эти золотистые, с зелеными камушками, вполне подойдут.

Взгляд наткнулся на стопку детских рисунков — неумелых, аляповатых. Ее рисунков! На каждый день матери в мае она дарила их Жаклин и была уверена, что та сразу же отправляет их в мусорную корзину.

А рядом с рисунками в прозрачном пакете — длинный светлый локон. Его отрезали у Амели в десять лет, когда соседский мальчишка испортил жвачкой ее роскошные волосы. Ох, и ревела она тогда!

Ком подступил к горлу. Нет, плакать сейчас не хотелось. Но очень хотелось вернуться на несколько лет назад. Как много всего она упустила. Не поняла, не догадалась, что, может быть, любовь — это не только сказки на ночь и шоколадки за хорошие оценки в школе?

Как жаль, что ничего уже не изменить.

Глава 7. Последний день в Эстене

Проскочить незамеченной мимо кафе мадам Арно Амели не удалось — старая перечница Сильвия Дюпре как раз сидела за столиком на веранде.

— Амели, детка, как я рада тебя видеть! — и подозвала ее трясущейся рукой. — Жан Поризо сказал, что ты вернулась. Садись вот тут, рядом со мной. Я велю Валери принести тебе чашечку кофе.

Амели без особой охоты устроилась на соседнем стуле. Мадемуазель Легран тут же оказалась рядом с подносом в руках. Кофе был с густой сливочной пенкой, и от фруктового пирожного тоже невозможно было отказаться.

— Позови Бригитту, Валери! — скомандовала мадам Дюпре. — А Амели пока расскажет мне о Париже. Да, детка, ты расскажешь? Я была однажды в Париже, в молодости, но он тогда был совсем другим. Ужасный город, правда? А сейчас, говорят, он наводнен мигрантами.

Бригитта Арно не заставила себя ждать, хотя посетителей в кафе было очень много. Драконы Амели оказались важнее бизнеса.

— Девочка моя, какое счастье, что ты приехала! — она распахнула объятия, и Амели пришлось чмокнуть ее в покрытую слоем пудры щеку. — А мы как раз вчера о тебе говорили. Нам было так обидно, что ты уехала в Париж, не сказав нам ни слова. Мы же тебе почти как родные. Твоя мать поступила очень опрометчиво, отпустив тебя в столицу одну. Молодая девушка не должна путешествовать одна — это неприлично! Надеюсь, ты вела себя благоразумно?

Амели норовисто вскинула голову — с какой стати она должна отчитываться перед ними?

— Уверена, что благоразумно, — встряла старуха Дюпре. — Амели — хорошая девочка.

Амели не стала ее разубеждать.

— Дорогая моя, ты должна понимать, какая ответственность на тебя возложена. Мы с самого детства пытались тебе это объяснить. Ты должна соответствовать знаку дракона! Ты не можешь вести себя так, как ведут некоторые современные девушки, у которых нет ни стыда, ни совести. Ты должна достаться дракону невинной.

Бригитта говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся, будто не понимала, что это значит для нее.

Амели решительно поднялась из-за стола.

— Вы не обидитесь, если я прерву нашу беседу? Очень хочется посмотреть на шествие. Оно вот-вот начнется.

— Шествие? — не сразу сообразила мадам Дюпре. — Ах, да, сегодня рыцарский турнир. Жалкое подражание тому, что было раньше!

Как будто бы она знала, как проходили настоящие рыцарские турниры! Хотя она казалась такой древней, что Амели не удивилась бы, если бы это оказалось именно так.

— Дорогая, мы обсуждаем очень серьезные вещи, — мадам Арно схватила ее за руку и снова усадила на стул. — Мне кажется, ты не вполне понимаешь, что я хочу тебе сказать.

Обе мадам переглянулись, кивнули друг другу — будто разрешили максимальную степень откровенности.

— Амели, — голос хозяйки кафе звучал торжественно и строго, — мы получили письмо из прошлого. От некой мадам Камбер. Ты помнишь, я рассказывала тебе про эти письма? Пятьдесят лет назад моя мать получила такое же письмо от тети мадам Камбер.